ЖИЗНЬ И НАСЛЕДИЕ КУРСАВИ
Абу-н-Наср Габденнасир б. Ибрахим б. Ярмухаммед б. Иштиряк ал-Булгари ал-Казани ал-Курсави — выдающийся татарский богослов, мыслитель и просветитель, шейх накшбандийского тариката, один из наиболее выдающихся личностей своего времени.
Родился он, согласно Марджани, в селении Верхняя Макса, под Казанью (совр. д. Верхняя Масра в Арском р-не Республики Татарстан), откуда родом была его мать, либо, по мнению Р. Фахреддина и М. Рамзи, в близлежащем селении Курса (совр. рус. с. Верхняя Корса). Относительно года рождения источники также расходятся: около 1185/1771-1772г. или 1190/1775-1776.
Начальное образование Абу Наср получил в известном медресе, расположенном в селении Мечкере Малмыжского уезда (совр. рус. Маскара, пос. в Кукморском р-не Республики Татарстан). Первым учителем его был Мухаммедрахим б. Юсуф Ашыти-Мечкереви (ум. 1818). Заметив необыкновенные способности своего воспитанника, он предсказывал: «В этом ребенке имеются признаки истинного наставничества (рушд), и если ему суждена долгая жизнь, он станет обладателем совершенств (фазылят сахибе)».
Юноша, отличавшийся пытливым умом, исключительной памятью, во многих вопросах не довольствовался поверхностными объяснениями учителя. После смерти отца в 1790 г. старший брат Курсави Габделхалик начал заниматься торговлей. По роду своей деятельности ему часто приходилось бывать в Бухаре, где он, подобно многим своим современникам, входит в круг общения с суфийским шейхом Нияз Кули Туркмени, посещает его собрания (меджлисы). Вероятно, брат, со своей стороны, также сыграл определенную роль в становлении взглядов юного Абу Насра. С завершением положенного срока обучения в сельском медресе, для совершенствования познаний он отправляется в Бухару.
Программа, установленная в средневековье, в XIX в. утратила там большую часть как своих дисциплин, так и методов их изучения и носила скорее формальный характер. В итоге шакирды (если не занимались самостоятельно) выходили из стен медресе, не обладая достаточным уровнем даже религиозных знаний.
В начале своего пребывания в Бухаре, подобно всем шакирдам, Курсави активно занимается изучением установленных программой многочисленных толкований, уделяя главное внимание каламу. Благодаря природной одаренности и упорству, он добивается поразительных результатов, за короткий срок намного опередив в познаниях как своих учителей, так и признанных бухарских авторитетов.
Однако атмосфера интеллектуального застоя, царившая в медресе, полное отсутствие творческой мысли, косность и невежество большей части улемов не могли не разочаровать молодого шакирда. Убедившись в бесплодности официального образования и дальнейшего штудирования бесчисленных схоластических комментариев, он принимается за самостоятельное изучение основ Ислама, обращается к трудам наиболее ранних авторов. В этих книгах мыслителей прошлого он находит близкие ему по духу возрожденческие идеи, призыв ориентироваться на образ жизни и веру ранней мусульманской общины, критику некоторых аспектов схоластической теологии — калама.
Духовные искания, стремление к нравственному совершенствованию приводят его к шейху Нияз Кули Туркмени (ум. 1820/21). Представитель тариката накшбандия-муджаддидия, шейх был известен как поборник чистоты Ислама, строгого соблюдения Шариата и, благодаря безупречной репутации, пользовался в Бухаре огромным почтением. Будучи его мюридом, Курсави в окружении шейха встретил многих своих соотечественников, впоследствии ставших близкими друзьями, приверженцами и популяризаторами его учения, которое назовут «маслак (путь) Курсави». За четыре года, проведенные в общении с шейхом, окончательно установились его взгляды, оформилось мировоззрение. Получив иджазу (разрешение на наставничество) Курсави возвращается на родину, становится имамом-хатыбом и мударрисом в селении Курса.
Обращает на себя внимание то, что Муса б. Габдулла, племянник Курсави, являлся автором полемических сочинений о Христианстве, несколько раз вступал в дискуссии с русским духовенством. В 1800 г. в Мечкере, благодаря его инициативе, приняли Ислам около 60 удмуртов, для которых он воздвиг новую деревянную мечеть, организовал отдельный район (махалля), куда перенес и свой дом. Надо полагать, столь бурная деятельность племянника проходила не без участия его молодого дяди.
Все эти годы Курсави преподавал в медресе, выстроенном при помощи Габдуллы-бая и племянников, усердно работал над сочинениями. Возможно, именно тогда появился его знаменитый трактат «ал-Иршад ли-л-‘ибад».
По прошествии некоторого времени Курсави вновь отправляется в Бухару. Скорее всего, он прибыл туда с одним из караванов в конце 1807 г., накануне торгового сезона. На сей раз его пребывание в Бухаре сопровождалось столь громким скандалом, что отзвуки тех событий были слышны еще долгие годы и практически раскололи татарских улемов на два лагеря — сторонников и противников Курсави. Споры были вызваны взглядами Курсави по ряду богословских проблем, связанных с сущностью и атрибутами Бога (знание, воля и др.).
Бухарские улемы считали обязательным придерживаться одного из мнений ученых прошлого, что число божественных атрибутов — семь или восемь, однако Курсави не поддерживал их. Единственный путь, утверждал он, заключается в использовании по отношению к Богу тех определений, которые были даны Им Самим в Коране. В Коране же не говорится об ограничении их каким-либо числом и не устанавливается различие между сущностными и несущностными атрибутами Бога.
Взгляды Курсави вызвали острое недовольство определенной части бухарских улемов. Устроенное в месяце сафар (апрель) 1808 г. по этому случаю собрание (меджлис), на котором присутствовал сам эмир Хайдар, ставило целью выяснение богословских убеждений татарского улема. Итогом стало издание фетвы (богословско-правовое заключение), согласно которой любой мусульманин, не признававший семь или восемь божественных атрибутов, считался вероотступником и подлежал смертной казни. Фетва была подписана видными улемами и муфтиями, включая эмира. Однако, несмотря на фетву, казни Курсави не последовало.
Шейх Нияз Кули открыто выступил в защиту своего ученика и даже угрожал возмутить народ против эмира, если тот немедленно не освободит его. В итоге мятежного улема вынудили отречься от своих слов, сочинения его были публично сожжены, улицы Бухары огласились криками о запрещении под страхом смерти держать у себя в доме эту «крамолу». Курсави по совету шейха тайно бежал из города.
Обычная караванная дорога была слишком опасна, он выбрал обходной путь, через Хиву и Астрахань. Хивинские ханы, происходившие из племени Кунграт, издавна враждовали с бухарскими Мангытами. По всей видимости, это обстоятельство во многом сыграло на руку Курсави. Он был не только сочувственно встречен хивинскими улемами, но благодаря местному кади, выгодно описавшему совершенство его познаний и усердия в вере, благосклонно принят хивинским правителем, более того — удостоен хирки (суфийского рубища) и 200 золотых монет. Курсави даже предлагалось место мударриса в местном медресе, но тоска по дому и матери, которую он не видел столь долгое время, заставила его отказаться. Последовавшая затем остановка в Астрахани была отмечена дискуссией с шиитскими улемами, которые были вынуждены признать, что ученого, обладающего столь глубокими познаниями доказательств и обоснований шиизма, не имеется даже в их землях.
По возвращении на родину Курсави продолжил преподавание в медресе, где вел занятия по собственной программе, отличной от общепринятой. Под его руководством воспитывается группа талантливых шакирдов, преданных своему наставнику и его учению, суть которого позднее Риза Фахреддин кратко сформулировал как «….то, что доказано твердым доказательством, не может быть опровергнуто предполагаемым».
Между тем, из Бухары в адрес местных улемов одно за другим приходят послания, где, наряду с пересказом известного инцидента, подробно излагаются принципы догматики, которых следует придерживаться каждому «правоверному», обвинения, предъявленные Курсави, перечень его заблуждений, предупреждение о недопустимости следования его взглядам.
Как считают биографы, многие лица были вынуждены подписать эти послания, как и саму фетву, лишь из-за боязни перед эмиром. К тому же известно, что кроме шейха взгляды Курсави разделяли еще некоторые весьма уважаемые улемы, у которых впоследствии брал уроки Марджани. Но среди большей части местных сторонников бухарского «правоверия» деятельность Курсави, известного своей скандальной репутацией «еретика» и «отступника», его новаторство в сфере преподавания, вдобавок пренебрежение обязательной процедурой экзамена перед муфтием вызвали резко негативную реакцию.
Излишняя прямолинейность и едкий язык мало кого привлекали. На Курсави отправляется донос в Духовное собрание, его противники пишут сочинения, пытаясь опровергнуть основные принципы его учения. Примечательно, что в защиту Курсави с официальным письмом выступил другой последователь шейха Туркмени — Давлетшах б. Гаделшах Маскави, в своем послании он всячески восхвалял Курсави и рассказывал о клевете и лживости его неприятелей.
Тем не менее, давление на Курсави не ослабевало. Уставший от постоянных нападок и обвинений, весной 1812 г. (раби’ал-аввал) вместе с братьями он отправляется в хадж. В конце ша’бана (август) паломники достигли столицы Османской империи, где оставались около месяца. Только увидеть священную землю Курсави так и не было суждено, в Стамбуле, в последнюю декаду Рамадана (сентябрь) он неожиданно умирает в период эпидемии холеры.
Смерть Курсави также окутана ореолом таинственности. Говорили, что незадолго до этого ему послышались стихи: «Сотнями глаз ожидает тебя райский сад…», отчего стал он печален и вскоре слег. Курсави был похоронен на кладбище в Ускюдаре (бывшем греческом районе Стамбула — Скутари), вблизи соборной мечети.
Наследие Курсави сравнительно невелико, немногим более десятка сочинений, за исключением «Хафтияк тафсире» (Толкование к 1/7 части Корана) на родном языке, все они написаны на арабском. Кроме того, сохранились отрывки из писем мыслителя, в которых он излагает свои взгляды на некоторые вопросы догматики. Наибольшую известность получило его сочинение «ал-Иршад ли-л?ибад» («Наставление для рабов [божьих]»), впервые изданное в 1903 г.
Проблематика его связана с таким понятием, как иджтихад — право компетентного специалиста выносить самостоятельное суждение по вопросам Ислама. Трактат Курсави носит подчеркнуто полемический характер и направлен против «невежественных» улемов.
Общество несовершенно, погрязло в невежестве и катится к гибели. Причины этого — искажение чистоты веры, забвение истинных принципов Ислама. Главные обвинения, предъявляемые современникам, следующие: они утверждают, что действие по Корану и Сунне присуще лишь муджтахидам прошлого, что они не доступны пониманию современников, поэтому, даже в случае противоречия высказывания какого-либо авторитета предписаниям священных текстов, следует отдавать предпочтение высказыванию этого ученого и др.
Именно невежество, считает Курсави, распространившееся среди ученых, из-за нерадения и пассивности в изучении основных источников — Корана и Сунны, положило начало распространению бид’а — нововведений, искажений норм Ислама – главной причины упадка. Люди забыли высказывания Пророка (мир ему) и, полагаясь на руководство толкователей, отошли от принципов мусульманской общины первых столетий, в том числе принципа иджтихада. Путь к исправлению общества Курсави видит в искоренении бид’а, возврате к чистым истокам веры — Корану и Сунне, и возрождении права иджтихада.
Иджтихад в понимании Курсави не только право, привилегия интеллектуалов — это обязанность, возложенная на каждого образованного мусульманина в меру его способностей. «Знай, что каждый обязан прилагать усилия в поиске правильного по мере своих сил, и кто способен на абсолютный иджтихад — возложен на него абсолютный иджтихад, и кто способен на иджтихад в рамках мазхаба — возложен на него иджтихад в рамках мазхаба, а кто не способен на иджтихад в вопросах Шариата, принуждается к таклиду. Пусть следует ученым, тому, кто наиболее сведущ и набожен, дабы доверять его фетве и опираться на его слова».
Отдаленные последствия выдвинутой Курсави концепции иджтихада представляются достаточно серьезными. Признание абсолютной непознаваемости мира потустороннего, закрытости его для человеческого разума, в перспективе неожиданно открывало широкие возможности для применения разума в мире реальном, в исследовании природы и общества. Ограничивая применение иджтихада вопросами социально-правового характера, Курсави переносил акцент с богословских проблем на общественные, нацеливал мусульманина на деятельное, активное отношение к жизни.
Курсави также осуждает вульгарные проявления суфизма – показное благочестие, чрезмерный аскетизм, совершение обрядов, не согласуемых с Шариатом; главную ценность для него представляют морально-этические принципы этого учения. Последовательный сторонник доктрины Газали, Курсави стремится к совмещению суфийских идеалов и ортодоксального учения, веры и знания, разума и сердца. Только пройдя через таинства суфизма, сухая теория фикха превращается в истинное знание и проникает в сердце факиха, и только опираясь на трезвый рационализм фикха можно избежать опасности заблуждений, искушений многочисленных недозволенных новшеств — бид’а, подстерегающих суфия на его пути.
Бид’а, по мнению Курсави, могут быть как благими, так и порочными. Благие — те, что основаны на Шариате и несут пользу людям, такие, как «строительство школ, сочинение книг, ибо содействие распространению знаний и сохранению Шариата — основа основ религии». Исполнение некоторых бид’а даже обязательно, как, например, разъяснение порочности отхода от пути Сунны.
Курсави останавливается на отдельных проявлениях порицаемых бид’а. Это: нововведения в сфере обрядов — плата за совершение молитвы; в вопросах догматики к бид’а относятся домыслы об Аллахе, Его качествах, потустороннем мире; отказ от изучения Корана и сунны, отступление от пути первых мусульман, их наук, поступков и морали. Жесткое ограничение бид’а в ‘ибадат, отказывая в праве на существование сети обрядов, несших печать «святости», наносило ощутимый удар по сложившейся практике части ишанов и мулл, лишая их привычной статьи доходов.
Сторонник религиозной терпимости, Курсави неоднократно ставит вопрос о правомочности обвинения в куфре. Для вынесения такого приговора, считает он, необходимо выполнение двух нелегких условий: первое — точно выяснить внутренние убеждения человека, но мало кто способен разобраться даже в самом себе, не говоря уже о другом. Второе — достоверное знание того, что в действительности является куфром, но в Коране и сунне отсутствует точное определение, более того, чтобы обвинить какого-либо человека в неверии, требуется его собственное признание, свидетельства и «явные указания» не учитываются.
В рассуждениях Курсави высвечивается новый подход к проблеме правоверия: правоверие не всегда принимается и одобряется обществом, а мнение общества вовсе не является критерием правоверия. В случае упадка религиозной жизни, считает он, противодействие обществу не только возможно, но и необходимо, поскольку совершается во имя сохранения истины. Требуя при любых обстоятельствах неукоснительно следовать примеру благочестивых мусульман ранних веков, Курсави дает обоснование особой линии поведения, определяет принципиально новый характер взаимоотношений индивида с социумом — противостояние человека обществу, его обособление от толпы предстает как вид самоотверженного служения.
Вклад Курсави в развитие общественной мысли трудно переоценить. Под воздействием его сочинений происходило формирование взглядов Марджани, в трудах которого концепция Курсави получила дальнейшее развитие. Марджани, в свою очередь, оказал непосредственное влияние на становление Ризы Фахретдина как ученого–энциклопедиста. Уже в начале ХХ века идеи Курсави нашли отражение в трудах Габдуллы Буби, Мусы Биги, Зии Камали. Дух свободомыслия, стремление к истине, критика обскурантизма и схоластики, утверждение права на самостоятельное мышление, характерные для учения Курсави, явились идейной основой для всего последующего развития татарской общественной мысли, просветительского и джадидидского движений.
Отрывки из работ Курсави
О единобожии – таухид
Таухид истинный, если [человек] видит, что все действия от Аллаха, и перестает обращать внимание на посредников, но видит посредников подчиненными, у коих нет власти. Истинный таухид – одно из врат истинной убежденности, и из плодов его – упование на Бога, отказ от жалоб на создания, принятие [судьбы], предание себя решению Аллаха; и [когда человек] не поклоняется никому, кроме Аллаха, и не следует [в делах религии] личным пристрастиям (хава). Ибо кто последовал своим пристрастиям, уже избрал оное своим идолом.
Рек Аллах: «Разве не видел того, кто избрал божеством свою страсть?», и сказал [Пророк], мир ему: «На земле самое ненавистное перед Аллахом божество раба – страсть». [Кто познал истинный таухид], не обращает внимания на похвалу и порицание людей. А потому, если неприязнь или порицание людей причиняет тебе боль, обратись к знанию Аллаха о тебе. Если же не удовлетворяет тебя знание Его, то постигшее тебя с отсутствием удовлетворенности Его знанием гораздо сильнее, чем постигшие тебя в действительности неприятности.
Из «Наставления для рабов Божиих»
О суфизме
Имам Малик ибн Анас (да будет доволен им Аллах) сказал: «Кто занимается фикхом (мусульманским правом), не изучая суфизм (тасаввуф), становится нечестивцем (фасик), а кто занимается тасаввуфом, не изучая фикх, становится еретиком (зиндик), тот же, кто совместил их, – постиг истину, ибо источник проникновения знания в сердце – это только тасаввуф». Ибо если факих не занимался суфизмом, то знание не проникло в его сердце и не овладело им, и становится он затем нечестивцем вопреки своему знанию.
Что же касается невежественного суфия, то исповедует он нечто иное, помимо веры Аллаха, из новшеств и личных пристрастий, распространенных среди людей, затем он становится еретиком и вводит новшество и не является суфием в действительности, поскольку слова твои «суфий–невежда» противоречат сами себе, как слова «иудей–факих», «суннит–новатор» (мубтади’), а что касается твоих слов «факих–нечестивец», то это как «верующий–грешник», нет в них противоречия.
И потому сказал Абу-Талиб аль-Макки: «Фикх и тасаввуф – две основные науки, не обходится одна из них без другой, наподобие как Ислам и иман, тело и сердце. И все, с чем приходили пророки, от первого до последнего, из того, что они ставили целью, – это достижение уверенности».
Из «Наставления для рабов Божиих»
Врата иджтихада закрылись?
Утверждают некоторые люди, что муджтахид исчез много веков назад, что доказательство мукаллида (того, кто подражает) – только высказывание муджтахида [прошлого], что уже заменили нам значения Корана в наше время книги калама и фикха. И высказывания такого рода распространились среди людей из-за всеобщего их невежества и веры в высказывания, которые были отвергнуты людьми знания.
Утверждающему такое или примкнувшему к нему следует сказать: «Сможете ли вы найти выдуманное вами у того, чьи слова вменяются в обязанность? Если же нет, то представьте доказательство ваших утверждений». Если и притязали они на слова одного из благочестивых предшественников (салаф), то не отыщут ни они сами, ни другие пути к его нахождению, хотя бы и были друг другу пособниками… И что вам ведомо о состояниях людей во времена грядущие? Возможно, Аллах сотворит человека, совместившего в себе знания Книги, Сунны, иджма’ и методов кыяса, от природы сильного пониманием, обновит через него религию возлюбленного Им [Пророка] уничтожением бид’а с ее причинами и оживлением Сунны. Об этом сказано в хадисе, что Аллах (Всемогущ Он и Превелик) посылает этой общине в начале каждого столетия того, кто обновляет ее религию. И как [можно говорить о прекращении иджтихада] – ведь события будущего сокрыты «и никому не известно сокрытое Им, кроме того, кто избран посланником».
Из «Наставления для рабов Божиих»
Об обвинении в неверии (такфир)
И не надлежит выносить фетву (религиозно-правовое заключение) о том, что не изучено, запрещается легкомысленность в отношении фетвы. Нельзя осмелиться на фетву обвинения в неверии (такфир), так как она нуждается в двух трудных обстоятельствах (амр). Первое из них – проверка (тахрир) убеждений, а это предполагает сложность относительно осведомленности того, что в сердце. Ведь человек затрудняется в отношении проверки своих собственных убеждений и очищения себя самого, не говоря уже об убеждениях кого-либо другого. Второе – знание того, что есть куфр (неверие), ибо это предполагает сложность относительно затруднительности источника вероубеждения (‘акыда) и различения истины и лжи.
И поистине, доступно это тому, кто совместил в себе здравость ума, кротость души, чистоту нравов, одаренность в умозрительных науках и полную осведомленность в науках Шариата и отвратился от личных пристрастий (хава). И после точного выполнения (иткан) этих двух условий можно говорить о такфире или его отсутствии. Что же касается такфира отдельного человека, то вместе со всем этим дополнительно условием считается признание в неверии самого человека.
Из «Наставления для рабов Божиих»
Гульнара Идиятуллина, кандидат исторических наук
Журнал «Минарет» №1 2004 г. (публикуется в сокращении)
